Художник‑барин 2 июля 1839 года родился Константин Егорович Маковский, русский художник, один из основателей «Товарищества передвижных художественных выставок»
2 Июляя 2013 , Вт. 
Лаврский календарь, новости 
91
2 июля 1839 года родился Константин Егорович Маковский (†1915), русский художник, один из основателей «Товарищества передвижных художественных выставок» (довольно рано вышел из него и выставлялся отдельно). Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Маковский — один из самых ярких представителей академизма. Автор картин на исторические и мифологические темы, идеалистических зарисовок из народной жизни, пейзажей, натюрмортов, а также многочисленных портретов, в том числе царственных особ и других выдающихся деятелей второй половины XIX — начала XX веков. Современники и исследователи отмечали, что большинство его работ сколь ярки, столь и бессодержательны. Однако среди картин Маковского есть очень глубокие, мастерски выполненные вещи.
По словам художника Якова Даниловича Минченкова, «Константин Маковский держал себя большим барином, ходил чуть ли не в боярском костюме, выдерживал тон большого, знатного артиста. Зарабатывал большие деньги и умел их проживать. Писал в угоду большой буржуазной публике сладкие ложнорусские сцены и бесконечные головки боярышень и в конце стал типичным поставщиком художественного рынка».
Известный публицист Владимир Стасов осторожно и критично сравнивал Маковского с Карлом Брюлловым: «Лишь много лет спустя явились художники, на вид как будто похожие на брюлловских последователей и продолжателей: Константин Маковский и Семирадский. Но это может показаться именно только на вид и только при поверхностном наблюдении. Оба художника были натурами, ничего общего не имеющими ни с его болонезским темпераментом, ни с его болонской школой. Подобных слишком скорых сравнений надо остерегаться. Главное у обоих были — световые эффекты, солнечное освещение, любовь к краскам, щеголянье размашисто написанными, богатыми аксессуарами (галуны, позументы, шелки, бархаты, перья, перламутры, бронзы, мраморы, пронизанная солнечными лучами листва), наконец, пристрастие у Семирадского к античности, а у Константина Маковского пристрастие ко всему старинному барскому русскому блеску и бутафорству. Ничего подобного у Брюллова не было. Ни античности, ни древнерусского, он ничего этого не любил и о них не заботился: попробовал по разу и бросил навсегда. Вообще все реальное в живописи очень мало его интересовало. Ему бы все только аллегории, да полеты на облаках, да «остроумные» разные выдумки и хитрости. Нет, нет, на Константина Маковского и Семирадского все действовали совершенно другие влияния, более новые и реальные. Мыслей у них никаких особенных не было, но «Перенесение меккского ковра», русские старинные «пиры», «поцелуи» русских гаремных невест, толпы римлян язычников и новых христиан, пляска голых гречанок — все это говорит о любви к толпе, к многолюдным массам, к богатству, к обилию, роскоши, шуму, звону, блистанию — и больше ни о чем. Все брюлловское было совершенно другое».
