Пресс-центр Александро-Невской Лавры

Александро-Невская Лавра — яркая звезда в млечном пути истории России. Достаточно вспомнить людей, которые молились и трудились в ее стенах, нашли вечное упокоение в ее святой земле. Но не только великие причастны к ее истории, не только им посчастливилось прикоснуться к духовному сердцу Петербурга. Горжусь (хоть и не христианское это понятие) тем, что и моя семья связана с этим дорогим местом. Память высвечивает кадры хроники стремительной жизни. Остановим на несколько мгновений быструю ленту воспоминаний, попытаемся вглядеться в картины былого.

Пятидесятые годы прошлого века. По главной аллее к собору семенит малыш, крепко держа за руку бабушку. Моя детская память ухватывает деревья, растущие на кровле собора, какие-то авиапропеллеры у храма. Входим в собор, полутемный, таинственно мерцающий огоньками лампад и свечей. Мне всегда было уютно в нем. И только со временем, став воцерковленным человеком, я понял причину. Именно здесь мне еще ребенком явственно удалось ощутить намоленность древних стен и икон — открытым сердцам они щедро возвращают молитвы многих поколений. Бывая в те годы в Ленинграде только на каникулах (семья тогда жила в Риге), каждое воскресенье я знал, что вместе с бабушкой «пойду к Боженьке». Говорить об этом с друзьями запрещалось (отец был кадровым офицером Балтийского флота)…

Еще один кадр. Могила деда, Николая Алексеевича Шипова на Никольском кладбище Лавры. Высокий крест, выкрашенный по обычаю тех времен «серебрянкой», и обилие цветов — с весны до поздней осени. Я с ведерком сразу отправляюсь за водой для полива. Бабушка рано овдовела, но любовь к своему Николеньке пронесла через всю долгую жизнь. Потомок ярославского купеческого рода, сын Алексея Антоновича Шипова, известного в Питере благотворителя, ушел из жизни в 30 лет от пневмонии в голодном послереволюционном городе.

Вертится, кружится колесо памяти… Конец семидесятых. Одна из последних поездок отца, уже сильно недомогавшего, в Лавру. Входим в Благовещенский храм (и тогда, и теперь — увы! — музей). Отец уверенно ведет меня вперед, останавливается у простой, вровень с полом плиты с надписью «Здесь лежит Суворов». Долго молчит, о чем-то думая.

— Как просто — и как мудро! Вечная память! — вдруг произносит отец, и, не стесняясь, широко осеняет себя крестом. Человек закрытый, казавшийся суровым, израненный войной, потерей родных, друзей на фронте и в блокадном Ленинграде, он никогда не обсуждал со мной вопросы веры. Лишь один раз, незадолго до смерти, попросил: «Съездим сегодня в последний раз к святому моему небесному покровителю — князю Александру Невскому».

Начало девяностых годов. Кадров «хроники» с видами Лавры гораздо больше — ушли в лучший мир родители, и забота о возникшем семейном месте на Никольском кладбище легла на мои плечи. Знал ли я, что совсем скоро Промыслом Божиим стану деятельным участником возрождения и нашей православной святыни, и некоторых древних обителей епархии? И вот — стоп-кадр. Видимо, ключевой в этих скромных заметках. Долго звонит прямой телефон на столе служебного кабинета. Заходя из приемной, успеваю снять трубку: «Здравствуйте, Юрий Александрович! Архимандрит Назарий, настоятель Рождество‑Богородичного монастыря на Коневце. Хотелось бы увидеть вас и обсудить вопросы, связанные с экспертизой мощей святого Арсения Коневского». С этого звонка (как же я и мои коллеги благодарны владыке Назарию за доверие, которое он нам оказал!) началась серия экспертиз, хорошо известная теперь и в церковных, и в научных кругах, отмеченная высокими наградами наших Святейших Патриархов. Так я оказался в эпицентре возрождения Коневского, Тихвинского Успенского, Антониево‑Дымского монастырей, Макариевой пустыни, других обителей.

Лента замедляет скорость. Кадры четче, совсем свежие. Вот я — в иконописной мастерской Лавры беседую с человеком, ставшим за годы совместных трудов близким другом — заведующим мастерской Дмитрием Мироненко. Именно он воплотил в жизнь, по благословению владыки наместника, давнюю мою мечту — и храмы Лавры украсили иконы небесных покровителей моих родителей, дедушек и бабушек. Спите спокойно, родные, — в России молятся за вас…

Лента событий останавливается на совсем недавнем кадре. Новая трапезная Лавры, воссозданная трудами епископа Назария с братией. Идет юбилейное чествование любимого и чтимого мной человека. Владыке Назарию — 60! Из них — 17 лет на посту наместника Лавры. Свидетельствую, что многие из этих лет следует зачесть в его стаж с коэффициентом «два» — как фронтовые! Не буду перечислять, что сделано им — об этом много говорили и писали в последний год. Придя в зал одним из последних, тихо сажусь в уголке у дверей, чтобы видеть и слышать весь зал, но, в первую очередь, юбиляра. А он — все тот же, что и двадцать лет назад, — пастырь добрый, радушный и щедрый хозяин, умный и образованный человек.

Я стою на мостике через Монастырку, смотрю на свою Лавру, где ударили колокола к вечерне. Садящееся солнце золотит главы храмов, лица людей, спешащих мимо. Ве-терок тихо колеблет деревья на великих лаврских погостах. Мощно, из века в век, несет свои вечные воды Нева, и продвигается своим путем, предначертанным Богом, Россия. Сейчас она на новом рубеже. И словно слышится издалека, сквозь время, суровый голос святого великого князя: «Памятью, как совестью, братие, проверим себя!»

Юрий Молин,

член Союза писателей РФ, профессор, действительный член академий Украины и США

Иллюстрации: олеся гонсеровская